– Он жестоко с тобой обращается?
Мэриан с горькой усмешкой покачала головой.
– Нет. Но я все равно боюсь. Он ни разу не поднял на меня руку, и я боюсь не этого, а… просто боюсь… Если бы вы видели, как слетает с петель тяжелая дверь, а он стоит за ней и улыбается, вы бы меня поняли… – она выдохнула и плотнее закуталась в плащ, пытаясь избавиться от охватившей ее дрожи. – Он всегда заставляет меня поступать так, как хочется ему. Я могу кричать, требовать, отказываться что-то делать или не желать куда-то идти – меня возьмут на руки, переоденут, отнесут куда нужно, поставят и прикажут улыбаться. И я буду улыбаться, чтобы не позорить свое имя… и просто потому, что боюсь.
– Возможно, он делает это для твоего блага?
– Для блага? Он окружил меня шпионами, не дает мне и шага свободно ступить, – Мэриан прерывисто вздохнула и вдруг разозлилась. – Он мне дышать не дает!
Но отец Эндрю все таким же доброжелательным тоном произнес:
– Не надо кричать, дочь моя, я хорошо тебя слышу. Но ведь ты сама сказала, что неверна ему. Значит, его подозрения обоснованы?
Она упрямо сверкнула глазами, но тут же, опомнившись, потушила взгляд и смиренно склонила голову, как и положено будущей монахине.
– Потому я и хочу уйти в монастырь. Я не могу заставить себя любить мужа и не могу жить в страхе и среди постоянных подозрений.
Отец Эндрю с сомнение посмотрел на нее, слишком уж давно и хорошо он знал дочь своего покойного друга.
– Возможно мой совет и неподходящий для пастыря, но я дам его не как священник, а как старый друг твоего отца. Не лучше ли тебе, дочь моя, обратиться за признанием твоего брака недействительным. Если ты и правда дала согласие под принуждением. Я походатайствую за тебя перед архиепископом.
Но Мэриан только вновь покачала головой.
– Вы плохо знаете моего мужа, отче. Он не отпустит меня. И хуже того, я боюсь, что это приведет к чьей-нибудь гибели. Моей, его, моего бывшего жениха…
– Вот мы и добрались до сути, не так ли?
Она упрямо сжала губы.
– Отец Эндрю, моя совесть чиста. Я честно порвала с ним перед свадьбой. Но мой муж не верит, что я забыла Робина. Наша жизнь и раньше не была особо счастливой, но у меня еще оставалась какая-то надежда. А теперь…
– Он ревнует к Робину Локсли?
– Не просто ревнует. С тех пор, как тот вернулся, он что ни день спрашивает меня о нем, он приказал охране хватать всех, кто покажется похожим на него, а стоит мне задуматься, как я вижу по его лицу – он уверен, что я думаю о Робине. Иногда мне кажется, что даже в супружеской постели нас трое, и он все время… – она запнулась, помолчала и со вздохом закончила: – Если бы я и хотела забыть Робина, мне бы это все равно не удалось.
– Возможно, он чувствует, что ты неверна ему, хотя бы и в мыслях.
Мэриан ответила не сразу. Наверное потому, что знала – отец Эндрю во многом прав. Но ведь и у нее своя правда.
– Отче, когда вернулся Робин, я снова начала дышать. За два года я и забыла уже, что это такое – когда тебя слушают и понимают. Я привыкла быть сильной, вы знаете, что я даже на исповеди никогда не жаловалась. А теперь… я впервые поняла, какое это счастье – просто рассказать кому-то о своих горестях, поплакать на его плече…
***
– Мэриан!
– Здравствуй, Робин.
Она сбрасывает плащ и улыбается. Открыто и весело, как когда-то. Она давно уже отвыкла так улыбаться. Робин улыбается в ответ.
– Ночной дозорный снова в деле?
Мэриан смеется и качает головой.
– Увы, но это в прошлом. С меня не спускают глаз ни днем, ни ночью. Ты и не представляешь, на какие ухищрения мне приходится идти, чтобы выбраться из дома.
– Гисборн два года женат на Ночном дозорном, а до сих пор ни о чем не догадался?
– Зачем ему догадываться, – Мэриан перестает смеяться и обхватывает себя руками – ей вдруг почему-то становится холодно. – Разве ему есть дело до того, что я люблю, для чего живу, о чем думаю. Я для него – всего лишь красивая игрушка, ценный приз, который он сумел отбить у тебя. Он наряжает меня, задаривает подарками и окружает охраной, чтобы не сбежала.
– Мэриан…
Но она не слушает его, ей не нужны утешения, ей хочется выговориться.
– Я думала, я верила, что смогу смягчить его жестокость. Но он прислушивается ко мне не больше, чем Вейзи к своим канарейкам! – она зло усмехается. – И я все время жду, что стоит мне пискнуть слишком громко, как меня постигнет участь этих канареек. Вейзи об этом позаботится.
Робин бледнеет и осторожно берет ее за руку, пытаясь успокоить.
– Но разве этот… твой муж, – на то, чтобы назвать того по имени, его все-таки не хватает, – не защитит тебя?
Мэриан выдергивает руку и отворачивается, пытаясь сдержать слезы.
– Он смотрит Вейзи в рот и верит каждому его слову. Конечно, он ему всем обязан – деньгами, положением и даже мною. А я-то вижу, что этот мерзкий старик все меньше ему доверяет. Скоро он от него избавится, а заодно и от меня.
Робин обнимает ее и успокаивающе гладит по растрепавшимся волосам.
– Мэриан, я прошу тебя, не рискуй собой. Ради чего? Поедем со мной. Я сумею тебя защитить. Я все для тебя сделаю. Я уже не в бегах и…
Она прижимается щекой к его плечу и то ли вздыхает, то ли всхлипывает.
– Робин, я не могу опозорить свой род. Ты же не хочешь, чтобы люди говорили, что дочь сэра Эдварда Найтона сбежала от мужа с любовником?
***
– Так ты не хочешь его забывать? – в голосе отца Эндрю прозвучал едва заметный укор.
Мэриан ответила ему прямым и открытым взглядом. Тут ей нечего стыдиться.
– Не хочу. У меня нет больше ни одного друга. Только с ним я могу говорить открыто и честно, – она чуть замялась и поправилась: – Точнее, могла прежде.
– А теперь?
– Теперь… – по ее губам скользнула грустная, сожалеющая усмешка, – теперь он хочет, чтобы я оставила мужа, добилась расторжения брака и вышла замуж за него. Я знаю, он хочет спасти меня, защитить, но…
– Ты этого не хочешь?
Она опустила глаза.
– Я не могу. Я дала клятву перед алтарем, как же я могу теперь уйти к другому мужчине? Но отче, все это – долг, честь, любовь, совесть… слишком тяжело для меня. Я задыхаюсь от них, я схожу с ума, но я так воспитана. Я могу любить, могу ненавидеть, могу наступить на горло своим желаниям и своей воле. Но я не могу пойти против своей совести и нарушить клятву! – она говорила с все возрастающей горячностью и наконец вскинула умоляющий взгляд на священника. – Позвольте мне принять постриг! Поверьте, я на самом деле мечтаю жить здесь, молиться, переписывать книги и помогать сестре-врачевательнице. Я даже вижу этот монастырь во сне. Здесь так тихо и спокойно.
Отец Эндрю вздохнул. Дочь Эдварда не переупрямить. Да и нужно ли?
– Ты не найдешь здесь покоя, дочь моя. Но я не вправе тебе запрещать, потому что вижу – ты и правда в отчаянии. Можешь остаться здесь послушницей, аббатиса не против. Стены монастыря укроют тебя от мира и от этих двух мужчин. А позже, если твой выбор останется неизменным, мы поговорим о постриге.
***
– Мэриан!
Она жестом останавливает его.
– Робин, не надо. Я приняла решение.
Он упрямо мотает головой.
– Это он тебя довел!
Мэриан вздыхает. Робин, конечно, прав, но нельзя это подтверждать – еще того гляди пойдет убивать Гая. И сбудутся тогда ее кошмары, ляжет камнем на совесть смерть одного из них. А может и обоих. Поэтому она отвечает, вложив в голос всю искренность, на какую только способна.
– Нет. Я просто устала.
Не верит. Все-таки Робина не обмануть, слишком хорошо он ее знает. Несколько секунд они упрямо смотрят друг другу в глаза, и наконец он смиряется с ее решением, отводит взгляд и сердито сообщает:
– Он вернулся из Лондона и скоро будет здесь.
Называть имя не требуется, оба и так знают, о ком идет речь. Мэриан безуспешно пытается сдержать дрожь, но находит в себе силы улыбнуться. Выходит, скорее всего, жалко и неестественно, но хоть что-то.
– Знаю. Но я просила его не пускать. Он все равно не поймет, а выслушивать упреки и угрозы я не хочу.
Робин с сомнением качает головой, однако не комментирует ее решение. Вместо этого он вдруг говорит:
– Мэриан, не торопись с постригом. Подумай. Вдруг через месяц-другой ты отдохнешь и успокоишься. Вдруг ты передумаешь, – в его голосе звучит искренность и та убедительная горячность, благодаря которой ему всегда удавалось увлекать за собой людей.
Но Мэриан лишь качает головой. Зачем подавать ему ложные надежды.
– Робин, я не передумаю, – она чуть медлит и все же решает сказать всю правду, он ведь так искренне о ней заботится. – Но если тебе так легче… я и не смогу постричься сразу. Срок послушничества – целый год.
Он кивает и с явным облегчением улыбается.
– Можно будет тебя навещать?
Она виновато улыбается в ответ.
– Я была бы рада тебя видеть, но я уезжаю.
– Куда?!
Мэриан разводит руками.
– Туда, где смогу принести пользу – в новый монастырь нашего ордена в Святой Земле. Матушка аббатиса и отец Эндрю считают, что мою стойкость надо проверять не здесь, в тишине и покое, а там, где надо будет ежедневно трудиться во славу Господа.
– И чем ты там будешь заниматься?
Она делает вид, что не замечает скепсиса в пего голосе.
– У них аббатиса пожилая, с юности в монахинях, ей уже трудно общаться с мирянами, а тем более с солдатами. А монастырь надо организовывать почти с нуля, у них кроме помещения ничего нет.
Робин усмехается.
– Тебе там будет не скучно, я погляжу.
И она его знает не хуже, чем он ее. Этой нахальной усмешке нельзя доверять. Значит, надо взять с него слово, тогда можно будет не беспокоиться. В этом они схожи – клятвы для них святы.
– Робин, у меня к тебе две просьбы. Обещай, что выполнишь.
Тот хмурится, но зная, что она ничего не требует без причины, неохотно говорит:
– Хорошо, обещаю.
– Во-первых, ты никому не расскажешь, куда я уехала, считай, что ты этого и не знаешь.
– Хорошо.
– И, во-вторых, ты за мной туда не поедешь, даже если тебе взбредет в голову, что мне нужна помощь и защита. Если мне что-то понадобится, я сама тебе напишу.
Он молчит, потом вздыхает и наконец неохотно говорит:
– Обещаю… Но Мэриан, ты не права. Ты бежишь, когда надо сражаться. Ты ведь не одна, я по-прежнему с тобой.
– Робин, я знаю, два года назад мне надо было не идти на бессмысленные жертвы, а выходить замуж за тебя. Тогда я сейчас была бы спокойной и счастливой. Но пойми, это было два года назад. А теперь – поздно.
