"Здравствуй, Гермиона..."
примечание: это был мой самый первый фик.
Прошёл год, как кончилась война. Она унесла много людей. Добрых и злых. Хороших и не очень. Из известной троицы осталась лишь одна Гермиона. Она с трудом перенесла смерть Гарри. Долго болела. Но у неё ещё были силы. Был Рон, их дети и Джинни, которой было ещё тяжелее, чем ей. Настала очередь Рона. Однажды утром он просто ушёл и больше никогда не вернулся. Несколько месяцев было потрачено на его поиски, но всё безрезультатно. И тогда сил совсем не осталось. Единственное, что удерживало теперь её в этой жизни – это дети. Ради них она и существовала.
Она долго не могла заглянуть в кабинет мужа. Всё, что там могло быть, напоминало ей о нём. Набравшись сил и мужества, постаравшись забыть о том, что Рона уже нет, Гермиона открыла дверь и вошла… В комнате стоял полумрак. Его вещи лежали так, будто бы он ушёл на минутку-другую и вот-вот должен вернуться. Она не могла ни к чему прикоснуться. Дойдя до стола, она заметила белый конверт. Очень осторожно, чтобы ничего не нарушить, Гермиона взяла его. На нём было написано только одно слово: «Любимой».
Узнав такой родной и любимый почерк, она не пожелала оставаться в комнате ни секунды более. Притворив за собой дверь, Гермиона ушла к себе. Там, сидя одна, она долго не решалась открыть письмо. Но оно было от Рона. Наверное, одно из последних.
Дрожащими руками, она вскрыла конверт. Там лежало письмо и маленький кусочек знакомой небесно-голубой ткани. Она начала читать.
«Здравствуй, дорогая Гермиона...
Знаешь, я хочу рассказать тебе кое о чём. Я пытался с тобой поговорить, но как-то всё не получалось. Ты же помнишь, что я не особый любитель писать, но это письмо от чистого сердца, любимая. С чего всё начиналось…
При первой нашей встрече (а это было в поезде, когда ты с Невиллом искала его жабу и заглянула к нам в купе) ты произвела на меня не самое лучшее впечатление, тогда я подумал: «Только бы не попасть с тобой на один факультет!». Я понял, и мне не нравилось, что ты такая зубрилка и всезнайка, так как уже знал, что мне не стать таким даже на треть, умным, как ты.
На предметах ты вечно меня порицала: не так надо, а вот так, не то, а это. От этого я злился ещё больше. И мне не хотелось с тобой даже разговаривать.
Но чем лучше я узнавал тебя, тем больше мне хотелось быть твоим другом.
И как-то я понял, что уже не хочу быть твоим "просто другом", "просто братом", я хочу быть кем-то большим, значить что-то большее для тебя. Ведь я уже понял, что ты для меня не друг, не сестра, а лучшая девушка в мире, при этом очень красивая, добрая и самая умная.
Но с тобой рядом был Гарри, а кто я против него? Ноль без палочки! Я понял, что все мои шансы ничтожны, точнее их просто нет.
Но Гарри не проявлял к тебе никаких чувств, кроме дружеских, и ты была к нему по-дружески тепла. Это вселило в меня маленькую надежду. Я начал верить, что смогу завладеть твоим вниманием хоть как-нибудь, хоть самую чуточку.
Но не успел я даже начать строить планы по покорению твоей души и сердца, как на горизонте появился Виктор Крам. Я благоговел перед ним, и, конечно же, не мог тягаться с ним ни по красоте, ни по силе, ни по популярности. Тогда я оставил все свои идеи по покорению твоего сердца. Мои планы перекинулись на Флёр Делакур, хотя я уже изначально знал, что у меня ничего не получится. Но попытка, ведь, не пытка. Я проиграл, даже не начав. Но я расстроен был не очень, она не для меня, а я не для неё.
Когда был Святочный бал, я хотел тебя пригласить, но ты упорно отказывалась. Я тогда подумал, что ты стесняешься меня и прекратил все попытки. Но когда я увидел тебя, идущую под руку с самим Виктором Крамом, я обомлел и не мог поверить собственным глазам, ну, в общем-то, не я один. Весь зал, видевший вашу пару, был, мягко говоря, в шоке. Ты была великолепна. Ты была самая красивая, самая яркая на этом балу. Я не мог отвести от тебя глаз. Этот кусочек мне удалось отрезать от твоего платья, когда ты сидела рядом со мной и Гарри на балу.
Я всегда дорожил им, он был моим талисманом, но пришло время вернуть тебе его назад. Я очень надеюсь, что когда ты увидела своё платье немного порванным, ты не очень расстроилась.
Вы дружелюбно болтали с Крамом, он пытался правильно выговорить твоё имя, вы танцевали, он ходил за лимонадом. А я всё видел.
И тогда во мне проснулись доселе мне неведомое чувство – ревность. Я понимаю, я отлично всё понимаю и вижу свои шансы. С кем ты могла быть: со мной или с ним? Но я не мог сидеть спокойно; я видел, как нежно он держит тебя за твою тонкую талию, как ваши руки соприкасаются. Мерлин, я тогда чуть не умер. Когда ты подошла к нам, во мне всё уже кипело. Я грубил тебе, как мог. Мне хотелось заставить тебя пострадать, как страдал только что я. Но я перестарался: твои слёзы причинили мне боль. Мы, конечно же, переругались, и тогда ты сказала: «Рон, ты всё испортил!!!»
Но Крам уехал, а ты не особо изменилась. Я понял, что он мало, что значит в твоём сердце, что ты не любишь его, но, всё-таки, огонёк в твоей душе теплится по отношению к нему. Ты писала ему письма, а я опять ревновал.
Я не боролся и даже не мог. Но если бы ты не сделала первый шаг в мою сторону, если бы ты не показала мне, что надо делать, я бы всей душой верил, что у вас с Крамом всё замечательно, и вас ждёт счастливая семейная жизнь.
Я был таким незрячим! Спасибо тебе, Гермиона, если бы не ты, этот мир был бы пуст и скучен без тебя и твоих идей. И даже по прошествии стольких лет Г.А.В.Н.Э. не кажется мне столь глупой затеей. Ведь её придумала ты, Гермиона!
Знай, что чтобы со мной не случилось, где бы я ни был, как бы ни ломала меня судьба, я буду помнить и любить тебя всегда. Спасибо тебе за все те дни радости, что ты подарила мне. Спасибо тебе за наших детей: Сириуса и Миранду.
Твои глаза, твоя улыбка навсегда останутся в моём сердце. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Твой муж Рональд Уизли.
P.S. Гермиона, я понимаю, как тебе было тяжело после смерти Гарри. Но ты должна жить, чтобы ни случилось. Ты должна жить ради наших детей. Это сложно, но ты ДОЛЖНА!
Я получил очень ответственное задание. Выезжаю немедленно. Признаюсь тебе, оно очень опасное. И я абсолютно не знаю, вернусь ли я домой. Но никто, кроме меня не сможет с ним справиться, и даже, если сможет, я сам не дам. Я знаю, ты меня поймёшь, ты всегда меня понимала. Если я умру, не бросай наших детей, не делай их сиротами. Не откалывайся от нашей семьи. Люблю тебя, Сириуса и Миранду больше жизни, и крепко-крепко вас целую…»
С каждым словом Гермиона всё больше грустнела. Она помнила каждый эпизод, описанный в этом письме, как будто это происходило буквально на днях. Дочитав до конца, она уже не могла сдерживать слёз. Она не плакала так с того самого дня, когда ей сообщили, что Рон исчез. Было горько, больно и обидно, что нельзя сейчас уйти вместе с ним, за ним…
Гермиона не заметила, как открылась дверь, и тихонечко вошла дочка. Миранда подошла поближе к маме и вгляделась в её лицо. Оно было всё в слезах. Она тихо её позвала:
- Мамочка, что случилось? С тобой всё в порядке? – и Миранда опустилась на пол и положила голову матери на колени.
- Всё, хорошо, моя дорогая, – пришла в себя Гермиона, она не могла остановить слёз, - а почему ты не спишь, моя радость?
- Мне приснился папа. Он был со своим другом, тем, со шрамом, они очень счастливые, смеющиеся! Мама, а где папа?
Гермиона взяла дочку на руки и прижала к себе так крепко, как только могла. Они сидели так некоторое время, не шевелясь и ничего не говоря.
- Папа и его друг там, где хорошо и тепло, там, где нет слёз и горя… - осипшим голосом сказала, наконец, Гермиона.
- А мне можно к папе? – неожиданно спросила Миранда.
- Всему своё время, милая! А теперь тебе пора спать, – Гермиона убрала письмо под свою подушку, намереваясь прочитать его ещё не один раз, взяла на руки ребёнка и понесла укладывать спать.
