| The Harpy |
| Пыльная легенда |
| Сообщения: |
16812 |
| Репутация: |
426 |
| Награды: |
4 |
|
Этим солнечным утром Роджер Торнтон проснулся с уже привычным в последнее время чувством настоящего счастья. Он сладко потянулся и, зевая, повернул голову налево, встретившись взглядом с причиной своего приподнятого настроения. Изабелла. Рука Роджера вместо того, чтобы приложиться к её щеке с ударом – для профилактики, лишним никогда не будет – погладила ланиту жены, а губы растянулись в улыбке:
- Доброе утро, дорогая! Пора вставать. Нужно проверить, как там мое сокровище. Ему сегодня исполняется годик и три месяца!
Изабелла же зарылась головой в подушку:
- Роджер, ещё так рано. Дай поспать!
Два года назад Роджер врезал бы ей как следует за такие слова, но сейчас он был настроен благодушно, можно даже сказать, снисходительно к этой бывшей мерзавке. Бывшей – потому что теперь она носит гордое звание матери его наследника, а такая женщина не может быть недостойной по определению. Роджеру пришлось пройти небольшой аутотрениг, разработанный для него Туком. Как только кровь вскипала, и желание проучить жену превозмогало возможность его сдержать, следовало представить мордашку сына – и, черт возьми, действовало!
Как будто это было вчера. Весенний сад его любимого фамильного гнезда. Аромат цветущих вишен, соловьиные трели (если бы не отцовство, Роджер ни за что на свете не запомнил бы эти бредовые подробности), лавочка у плакучей ивы. На ней сидит Изабелла и, словно олицетворение этой самой ивы, плачет. Даже можно сказать, рыдает. Торнтон, зашедший сюда по делу – найти и высечь, как следует, управляющего – радостно осклабился. Надо же, какая удача. Хотел устроить одну экзекуцию, а будет две. Он, словно барс, плавно подошел к жене и уже открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость на подобие «почему ты не сидишь в доме, как я тебе приказал, и не шьешь гобелены для моего друга Вэйзи?», но Изабелла повернула к нему свое заплаканное лицо, и что-то в её взгляде напугало его больше, чем принца Джона – весть о возвращении короля Ричарда.
- Ты – подлец! – жена вскочила с лавочки, и не успел Роджер опомниться, как она влепила ему пощечину. «Чтоооооо, это же – моя прерогатива!», - вскипел сквайр и хотел, было, как следует ударить жену, но она выкрикнула ему прямо в лицо фразу, от которой ноги его подкосились:
- Я беременна!
Торнтон присел на лавочку, ибо рисковал рухнуть наземь.
- У меня…будет сын! Сын! Наследник! – пробормотал он и вдруг, подскочив, схватил жену на руки и начал кружить.
- Отпусти! Меня сейчас стошнит прямо на твой любимый камзол! – заорала Изабелла, и Роджеру пришлось подчиниться.
- Доктор Трэвис сказал, что мне нужен покой и умиротворение. Птички, цветочки, розовые платья и никаких нервов. Потому что у него есть сомнения насчет того, смогу ли я выносить ребенка в противном случае. Ты же понимаешь, что это значит, да, Роджер?
Это было тотальное поражение. Как же он теперь проживет без своего любимого развлечения? Ни один управляющий, и даже сотня ленивых крестьян не заменят ему жену по части применения его недюжинного таланта экзекутора. Но… Он столько лет ждал этого, уже и разуверился в том, что будет кому передать Торнтон-холл и готовился его как-нибудь спалить, при случае, позвав для этого принца Джона, желательно, вместе с Изабеллой. И вдруг – такая новость!
Ломка началась уже к концу первой недели. Изабелла воспрянула духом, расправила плечи и командовала в его доме направо и налево. Как только он сводил брови, она угрожающе кивала пальчиком, хваталась за живот и стонала: «Ой, мне плохо! Ой, болит! Ой, позовите доктора!» Мало того, она устроила в доме ремонт и переделывала все исключительно по своему вкусу. Настоящий эстет, несчастный Роджер страдал, но молча. «Бордовый балдахин?! Зеленые стены?! Итальянская мебель?!» Чувство прекрасного мистера Торнтона забилось в самый дальний уголок его сознания, скукожилось и жалобно скулило. В субботу Роджер не выдержал и сбежал из Торнтон-холла. Он намеревался навестить шурина и узнать у этого делка, не сможет ли тот продать ему какую-нибудь семейную методику по успокоению разбушевавшейся Изабеллы.
Тихий Шервуд в лучах закатного солнца был воистину прекрасен. Листва только-только покрыла деревья зеленой накидкой, яркой, сочной, источающей непередаваемый аромат возрождения природы после зимней спячки. Роджер даже прикрыл глаза, пытаясь вдоволь надышаться воздухом свободы.
- Ба, какие люди! – до боли знакомый голос прервал его сеанс релаксации самым грубым образом.
Роджер открыл глаза:
- Гуд! И вся его бравая команда! - он хотел применить слово «шайка», но, в данных обстоятельствах, это было бы крайне неразумно. – Чем обязан?
- Нет, позвольте узнать, господин сквайр, - Гуд картинно поклонился, будто приглашал даму на танец во время приема в Тауэре, - чем мы обязаны такой чести?
Остальные члены банды стояли чуть в стороне, недоверчиво присматриваясь к Торнтону.
Роджер слез с коня и, подойдя к Гуду вплотную, шепнул на ухо:
- Гуд, есть разговор. Только без свидетелей.
Робин внимательно посмотрел на сквайра, дав знак ощетинившимся и уже наступающим разбойникам отойти:
- Ладно. Идем, - он махнул рукой в направлении камня, стоявшего невдалеке.
- Гуд, у тебя дети есть? – спросил Роджер, присев на камень.
- ?!
- Ну, дети. Вот только не говори, что ты не осчастливил ни одну крестьянку! – хмыкнул Роджер.
- Вообще-то, не успел. Я, знаешь ли, за короля и Англию сражался в Святой земле. Это если кто забыл.
- Ладно, Гуд. Верю. Уж больно рожа у тебя честная. А у меня вот ребенок будет, - вздохнул Роджер.
- А почему так грустно? – изумился разбойник, все ещё не понимая, какого лешего Торнтон затеял этот разговор.
- Изабелла теперь – шериф в Торнтон-холле. Понимаешь, о чем я?
- Оооооо, ещё как! – расхохотался Робин. – Что, ты отныне - на коротком поводке, да, Родж?
- Вот не издевался бы, Гуд! – озверел Торнтон. – Как мне жить дальше? Ведь пока не родит, ей слова поперек сказать нельзя.
Разбойник положил руку на плечо озабоченного сквайра и сказал:
- Крепись, Родж. Это ещё не самое страшное.
- М? – поднял голову Торнтон.
- Тебе придется хотя бы раз в неделю говорить: «Я люблю тебя». А иначе – никак! – поспешил он заверить сквайра, видя, как тот на глазах превращается в подобие Маленького Джона, увидевшего сборщика налогов. – И забудь об «Изааабееееллла!» - добил Робин будущего отца.
- Утешил, ничего не скажешь! – Торнтон слез с камня, вскочил на коня и помчался обратно домой – солнце почти село, и сейчас ему предстояло давать жене отчет о том, «где его носило».
Согнувшись пополам от смеха, Робин хохотал вслед растаявшему в чаще леса сквайру. Разбойники, недоуменно переглянувшись, развернулись и пошли по направлению к лагерю. Один лишь Тук подошел к Гуду и, подождав, когда тот вдоволь насмеется, сказал:
- Когда я был в шаолиньском монастыре, меня обучили методике слышать разговоры на расстоянии. Зачем ты сказал сквайру эту чушь о «я люблю тебя»?
- Тук, да ладно тебе, - Робин похлопал монаха по плечу. – Надо же мне было хоть как-то развлечься. А то скукотища. Шериф уже даже не закрывает от нас сокровищницу, и вообще, снял с нас все обвинения. А так не интересно. Никого азарта и былого задора. Вот я и решил развлечься, настращав беднягу Роджа.
И потянулись долгие страшные месяцы «Роджер, принеси мне воды. Нет, я передумала, принеси мне слив. Нет, от слив меня тошнит, лучше спой! Не умеешь? Так научись! Ой, живот болит! Ой, мне плохо!» Раз в неделю, в разные дни – чтобы жена не догадалась о запрограммированости этого действия, Торнтон говорил ей: «Я люблю тебя». Изабелла сначала недоумевала, потом саркастично ухмылялась, а к концу беременности, казалось, и вовсе перестала замечать эти его слова. Самым страшным было то, что Торнтон сам начинал в них верить. Лишь изредка Изабелла отпускала Роджера в Ноттингем, где они в дружной мужской компании – Вэйзи, Гисборн, Гуд и иногда Тук – спорили, кто же будет крестным отцом. Вэйзи кричал, что по старшинству это – его право, Гисборн парировал, что кабы не он, вообще ничего не было бы, Гуд вопил, что именно он вернул Изабеллу в семью, а Тук заявлял, что служитель церкви – лучший духовный наставник, ведь «черепушки золотые дарить, мечи с рубинами и стрелы серебряные – это далеко не все, что должен делать крестный».
Аккурат под новый год, когда белая пелена покрыла мир в ожидании чуда – Рождества Христова, Торнтон-холл пронизал жуткий нечеловеческий крик – у Изабеллы начались роды. Слуги носились туда-сюда, словно ошпаренные кипятком, которого в больших количествах требовала повитуха, целый стос чистых отзоленных простыней ждал своего часа в соседней с роженицей комнате, а Торнтон не находил себе места, ожидая, наконец, наследника и избавления от ига. Услышав детский плач, он пытался прорваться в комнату, но толстая и извечная, как этот мир, повитуха оттолкнула его:
- Сэр, вы чегой-то? Низзя вам тудыть.
- Как нельзя! Я – отец! Я должен там быть! 12 век на дворе, что за предрассудки?
- Милок, че ж вы раньше-то молчали? Тады прошение надо было дохтуру подать. Уже поздно.
- Да ты сдурела?! Это – мой дом! Какое прошение?! – взревел Торнтон и, с трудом оттиснув старуху в сторону, вломился в комнату.
Изабелла полулежала в кровати, держа в руках жуткое, сморщенное, вопящее, красное существо.
- Он прекрасен, не правда ли? – устало улыбнувшись, спросила Изабелла супруга.
- Ддда… конечно, - пробормотал Торнтон, с опаской приближаясь к кровати.
- Возьмешь его на руки? - Торнтон согласно кивнул, и протянул руки вперед. Изабелла приподнялась и передала ему сверток с малышом. Ребенок вдруг замолчал, перестал хныкать и, казалось, уснул.
- А он меня признал, видишь? – радостно произнес он, качая ребенка на руках.
- Признал? Вот и чудесно. Займись им. А то у меня на руках он кричит, да и устала я, знаешь ли. И да, прости, что я не умерла во время родов. Знаю, у тебя был бы двойной праздник.
Гордость переполняла сквайра до краев и, казалось, готова была расплескаться без остатка, поэтому он сделал вид, что пропустил едкое замечание жены мимо ушей. Он плавно кружил по комнате, что-то шепча сопящему комочку. Изабелла расслышала только “your dad”. Прервав, наконец, этот аккуратный и заботливый танец победителя, Роджер прошипел:
- Все, птичка, закончился твой певчий сезон. Больше я не буду под твоим изящным каблучком! Поняла?!
Торнтон наклонился к жене, передавая ей малыша, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Он снова стал старым добрым Роджером, готовым наказать любого по поводу, а ещё лучше – без.
- Береги его, как зеницу ока. Если с ним что-нибудь случится, ты знаешь, что я с тобой сделаю!
- Ну, знаешь ли, Роджер, это, вроде как, и мой ребенок тоже! – обиженно надулась Изабелла, все ещё не веря, что этот, как по часам раз в неделю повторяющий «я люблю тебя» покорный осел опять превратился в бешеного жеребца. Она устало откинулась на подушки и спросила:
- Опять будешь за мной бегать вокруг твоего любимого стола в парадном зале и угрожать?
Торнтон хотел было придушить жену – немножко и аккуратно, ибо природа его не могла смириться с таким форменным безобразием, но комочек на руках Изабеллы зашевелил ножками и захныкал. Роджер тотчас поправил пеленку, приговаривая:
- Ну что ты, малыш, не надо. Папа здесь, папа рядом.
Когда ребенок успокоился, Торнтон, сверкнув глазами, сказал:
- Считай, что тебе повезло сегодня.
С тех пор все в Торнтон-холле ходили на цыпочках, а малыша разрешали брать на руки только очень ограниченному количеству людей. Торнтон ревностно следил за его режимом, не позволяя никому его нарушать, и называл сына не иначе, как «мое сокровище». Ещё бы. Ведь, обманув всех претендентов, крестным он решил взять не кого-нибудь, а самого принца Джона. После этого Ноттингемская четверка больше не звала его поиграть в шашки, да это ему и не нужно было. Все его время занимал он – наследник! Дикий ор Джонни, который отрезвлял подвыпившего конюха лучше, чем ведро холодной воды на голову, был усладой для слуха Торнтона. Когда Изабелла готова была вылезть на стену и там закрепиться – лишь бы не слышать этот звук, Роджер спокойно брал иерихонскую трубу в миниатюре на руки и убаюкивал. Он, по сути, был единственным, кому это удавалось.
Роджер тряхнул головой, улыбнувшись этим милым сердцу воспоминаниям, и прикоснулся к плечу Изабеллы:
- Кормилица уже, наверное, у него. Я хочу, чтобы мы пошли к Джону вместе. Он ведь так радуется, когда мы приходим вдвоем. А ты же знаешь, что для меня в жизни главное, чтобы мой сын был счастлив!
«Мне ли не знать!» - подумала Изабелла. Уже на протяжении года весь дом стоит на ушах по малейшему писку её отпрыска. Торнтон носится по усадьбе, словно мухоморов объевшись – точно Гуд его снабжает, не иначе! – даже перестал практиковать на её шее захват руками. Последнее обстоятельство крайне удивляло Изабеллу. Он мог прикрикнуть на жену – но только наедине, не выставляя её на посмешище всей челяди, но больше не поднимал руку – ни правую, ни левую, недавно приволок из лесу букет из полудохлых первых цветов, и с сияющей улыбкой заставил Джонни, только научившегося делать первые шаги, преподнести его Изабелле. Все чаще за обедом он, усадив сынишку себе на колени, подмигивал Изабелле и говорил: «мы с Джоном Первым посоветовались и решили, что неплохо бы нам сестричку, а, Джонни?» Ребенок пускал пузыри, улыбался всеми 5 вылезшими зубами и агукал что-то, тотчас переводимое сквайром как «да, да, мама, именно так!»
Рука Торнтона все ещё покоилась на её плече, и вдруг, на удивление самой себе, Изабелла захотела поцеловать мужа. Что она незамедлительно сделала, диву даваясь, каким сладким, оказывается, может быть поцелуй, да ещё такой гадюки, как Торнтон!
Удивление Торнтона такому страстному порыву супруги было не меньшим, он даже попытался отстраниться, пробормотав «нам пора к Джону!», но потерпел фиаско и, нащупав веревку, задернул полог кровати, чтобы солнце не било в глаза и не взывало к доводам разума. С последним Торнтону хотелось общаться все меньше и меньше по мере возрастания температуры его тела.
- Дорогой, - прошептала Изабелла, - может, притворишься, будто душишь меня? Ну, как в былые времена?
- Если тебе это доставит удовольствие, - пробормотал Роджер, покрывая её шею поцелуями…
Сынишка встретил супругов обиженной мордашкой. Торнтон тотчас бросился к нему со словами: «Прости нас, малыш, мы с мамой были немножко заняты, готовили тебе подарок», подмигнув Изабелле, дабы та оценила остроту его шутки. «Ещё чего!», - подумал она, презрительно скривившись. – «Не дождешься!» Она подошла к сыну, взяла его на руки и, крепко поцеловав в щеку, сказала:
- С днем рождения, сынок.
Радости Торнтона не было предела. Сбывалась его мечта – наследник, покорная жена, принц в кумовьях - чего ещё мог желать скромный сквайр? Слуг он наказывал по графику, надои увеличивались, амбары заполнялись, даже удалось совершенно случайно найти в Шервуде старинный клад викингов – весь Ноттингемшир судачил о том, как Торнтон увел из-под носа Робин Гуда кучу золота. На самом деле, Гуд сам отдал ему золото в обмен на партию особых мухоморов, доставленных старым контрабандным путем из далекой Сибири. Теперь сквайра и разбойника связывала тайна – Робин перестал считать Мэриан красивой, более того, она начала казаться ему заурядной капризной девицей, которых вокруг – пруд пруди. Но скажи он ей об этом – и Мэриан незамедлительно бросилась бы в объятья Гая, тайно (так, что об этом тоже судачил весь Ноттингемшир) державшего в сундуке свадебное платье и кольцо, и только и ждавшего подходящего момента. А этого Робин допустить не мог - как герой, легенда и просто настоящий английский мужик.
Рассказав малышу в миллионный раз, что он – сокровище, зеница ока, наследник славного рода, Торнтон, наконец, решил заняться делами. Но было бы несправедливо, если бы трудовую деятельность осуществлял в этот день только он, и Роджер, хлопнув себя по лбу, повернулся к жене:
- Дорогая! Совсем забыл. У меня есть для тебя задание.
- Что? Какое ещё задание? – изумилась Изабелла. – И вообще, я хотела съездить в Ноттингем, к Гаю.
- Во второй раз он тебя продать не сможет, так что нужна ты ему, как мне сейчас – твои капризы! – угрожающе произнес Торнтон, сдвинув брови и сделав шаг по направлению к жене.
- Ладно, что у тебя там? – вздохнула Изабелла.
- Так бы сразу, - удовлетворенно хмыкнул Роджер, вытаскивая из сундука сложенный вдвое лоскут какой-то ткани. – Значит так. Сошьешь Джонни слюнявчик. Вышьешь текст: «My Dad is Maniac». Золотыми нитками. Сделать это надо сегодня. Поняла?
Если бы сейчас раздвинулась стена, из неё вышли папа с мамой, протянули полотно и попросили вышить рушник с фразой «Our Daughter Is a Psycho», она бы удивилась гораздо меньше. Однако высказывать эту мысль вслух Изабелла сочла нецелесообразным в виду наличия некоего странного блеска в глазах Роджера. «Ещё пощечину влепит».
День пролетел незаметно. Одна лишь мысль заботила Изабеллу, и она решила, что пора, наконец, посмотреть судьбе в глаза. «Надо послать за старой каргой в деревню», - немного помедлив, Изабелла, все же, отдала соответствующее распоряжение служанке. – «И как придет, пусть ждет возле комнаты, только незаметно!» - проинструктировала она спину служанки. Изабелла исколола все пальцы – вышивальщица из неё была ещё более никудышняя, чем идеальная жена, - но предоставила стремительно зашедшему в комнату Торнтону результат творческо-трудовых мук. Роджер резко затормозил подле жены, взял в руки слюнявчик, внимательно его рассмотрел, и складка между бровями сквайра медленно разошлась, а губы расплылись в улыбке:
- Умница моя. Можешь ведь, когда хочешь! – Торнтон поцеловал жену в темечко и пропел свое коронное «Изааааабеллллааааа!»
- Роджер, я могу быть свободна? Мне нужно кое-что ещё сделать сегодня, - Изабелла замерла в ожидании, надеясь, что муж не спросит о том, какие именно дела её ждут.
- Да, конечно, птичка моя! – сквайр уже был в дверях комнаты. – Мы с Джонни ждем тебя через час на ужине.
Торнтон ушел, мурлыкая себе что-то под нос, а Изабелла, тяжело вздохнув, решила взглянуть страшной правде в лицо. Спустя несколько минут, она подошла к двери и сказала пробегающей мимо служанке:
- Зови её.
Девица поклонилась, и через пару секунд в комнату вошла огромных размеров женщина. Наверное, среди её потомков затесался Кант, поскольку обладай Изабелла способностью прозревать сквозь пространство и время, она явно заметила бы на лице своей гостьи квинтэссенцию категорического императива.
- Ну и что, мадам? Приляжете может, или как? Хотя можете и не ложиться. Я вам и так скажу. Да.
- А может… Я все-таки прилягу? – поморщившись, Изабелла направилась к кровати. Кровь бешено отстукивала в висках «нет-нет-нет-пожалуйста-нет».
- А как желаете, мадам.
Торнтон нервно шагал из одного угла парадного зала в другой. Изабелла опаздывала к самому важному событию – дню рождения его сына! Да как она смеет! Пощечину? За горло придушить? Землю под цветы копать? Сквайр потирал руки, придумывая наказания поизощренней, и глаза его светились маньячным блеском.
Дверь открылась, и в зал вошла Изабелла. В любимом платье Роджера. Сквайр тут же прищурил глаза, учуяв подвох в этом сочетании наряда и опоздания. Неужто она думает, что сможет его задобрить. Ах, Изабелла. Вот сколько лет муж учил её уму-разуму – никакого толку.
Еле сдерживая гнев, ведь в зале сидел маленький укор его совести в праздничном слюнявчике - Джонни, в присутствии которого орать на жену или бить её было бы крайне непедагогично, - Роджер подошел вплотную к Изабелле и прошипел:
- Это что такое? Я тебе в котором часу сказал быть на ужине?!
- Роджер, я должна тебе кое-что сказать…- Изабелла чуть отстранилась от мужа, но он властно привлек её к себе:
- Я даже не представляю, что ты можешь сейчас сказать в свое оправдание!
«Зато я представляю», - скривилась Изабелла.
- Роджер. Дай же мне сказать, - Изабелла попыталась немного ослабить хватку Торнтона. - Джонни вон заерзал!
- А? Что? – Торнтон моментально обернулся в направлении отпрыска, но надежд Изабеллы не оправдал, продолжая сжимать её, словно железный обруч бочку.
- Хотела меня обмануть? Использовать для этого ребенка? Это низко! Это подло! – забыв о педагогике, орал Торнтон.
- Если ты и дальше будешь так меня сжимать, Джонни рискует не получить под новый год сестренку! – еле выдохнула Изабелла.
- Ччччто? ЧТО? – не веря своим ушам, заорал Торнтон на весь зал, и второе «что» было криком Александра Македонского, ступившего на землю покорившегося Вавилона. Джонни притих и в недоумении смотрел на родителей. Его даже не заботила выпавшая из рук игрушка.
- У нас будет ребенок. Опять, - вздохнула Изабелла.
- Это….Гуд меня возьми…ой, нет, не надо лучше! – это же прекрасно! – Роджер схватил Изабеллу на руки и тотчас закружил по залу. В этот раз Изабелла не успела предупредить мужа об опасности, грозившей его наряду, а поскольку она ещё и сама не знала, что была беременна девочкой 9-ую неделю, то как только Торнтон поставил её на землю и сказал: «Дорогая, я тебя лю...», Изабелла аккуратно, можно даже сказать, изящно одарила его новые сапоги своим сегодняшним обедом.
|
талант!))) 
